– Ты предлагаешь мне выбор, – прервал его Мэлий.

– Я не предлагаю выбор, у тебя его попросту нет. Я объяснил всё это ещё два года назад, при первой нашей встрече. Равновесие должно быть соблюдено, ты бессилен изменить моё правило. Не ты его придумал, не тебе и спорить с ним. Только соглашаться или же…. Вот тут можно выбирать: или поставить точку в своей карьере, или же продолжать и дальше. Но это единственное, что ты способен решить.

– Когда ты отпустишь детей?

– А что ты решил? – Мэлий вздохнул. Муслим наблюдал за ним, пристально разглядывая доктора. Глаза кардиохирурга устали от пристального вглядывания в беспросветную черноту, из которой доносились слова.

– Здесь неподалеку находится храм. Люди молятся в нём во спасение.

– А разве ты не спасаешь? Больше того, тебе ещё предстоит выбрать, сколько именно спасти: двадцать одну или двадцать три жизни.

Он отшатнулся. Пауза была долгой.

– Люди верят во спасение, – повторил он едва слышно.

– Они верят во всё, – оборвал его Муслим. – В тебя, в меня, в летающие тарелки и зелёных человечков. Искренне верит тот, кто верит без свидетелей. Как ты. Но вера не имеет значения, когда я спрашиваю тебя, Мэлий, сколько ты хочешь взять сейчас? Ведь нам надо подвести окончательный расчёт.

Сердце сжалось в комок, пропуская удар за ударом. Кровь, забытая им, остывала в жилах. Сколько прошло – минута, миг, прежде чем он услышал первый стук, громом ударивший в уши.

Мэлий опустил глаза. Чернота лица стоявшего перед ним казалась бездной.

– Разве можно так… – и не услышал собственного голоса.

– Ты подписался на это, Мэлий. Ты жаждал спасать жизни, отбирая их у меня, ты мечтал возвращать уже почти отобранных мной человеков, ты горел желанием покуситься на вечность. Я не стал препятствовать. Более того, отчасти я помогал тебе.

– Как в Ростове? – и содрогнулся от звука собственного голоса. Но Муслим покачал головой.

– Что для тебя Ростов? – почти то же, что и для меня. Единица. Галочка. Ещё один плюс. Ещё одна жизнь, за которой пришлось идти на чужую территорию, – Мэлий отступил на шаг. Муслим сдвинулся с места одновременно с кардиохирургом. – Имя в малозначащем списке, а ведь у тебя были списки и поважнее. Прежде, когда ты, ещё только получавший известность, оперировал уже именитых, вкладывая в их дряхлые, износившиеся тела молодые здоровые сердца, чьи обладатели сгинули так же безвестно, как и та, из Ростова-на-Дону, чтобы дать возможность лежащему на столе пожить ещё немного, лишний и для него и для близких его десяток лет. Ведь именно так становятся знаменитостями в вашем мире, – быстро и наверняка. Я дал тебе шанс возвыситься, дал возможность ухватиться за него обеими руками – и для этого открыл счёт. И однажды ты уже поравнялся со мной, отбирая из моих рук спорные, как тебе казалось, жизни. И тогда пришло время расплачиваться за первую партию спасённых.

– Бери, что хочешь, только плати за это, – одними губами прошептал Мэлий, повторяя нежданно пришедшую на ум испанскую поговорку.

– Именно поэтому я здесь, и я жду.

Пауза, заполненная движением сверху.

– Я отказываюсь, – хрипло пробормотал он.

– От лишних спасённых? Будь по-твоему.

– Нет! – он вцепился в руки Муслима и почувствовал, как промахнулся. Темно, рядом прошли пальцы. Или бестелесны оказались руки, к которым он так стремился?

– Я знаю. Просто мы не можем долго стоять на прицеле у снайперов. Ещё пять минут, и у одного из них сдадут нервы. Так что ты обязан успеть, Мэлий. Иначе не получишь ничего.

– И останусь жив, – обречённо продолжил он.

– Разумеется. Твоя смерть за горами. Я не хочу приближать её.

– Долго, – почему-то произнёс он.

– Далеко, – уточнил Муслим. – Возьми список, – в его призрачных руках появился свиток. – И сотри две последних фамилии, если хочешь.

Он покачал головой. Медленно, словно во сне, протянул руки к бумаге, отсвечивающей оранжевым с чёрными строками на поблёскивающем мелованном фоне. И тут же отдёрнул.

– Не могу.

– Значит, всё? – и добавил: – Три минуты.

Мэлий обречённо кивнул. Мгновением спустя, как ему показалось, в полумраке зала началась суматоха: шорох шагов, приглушённые голоса, выкрики на неизвестном языке, – всё это хирург воспринимал отстранённо, находясь одновременно, как бы и здесь, и наблюдая за происходившим далеко со стороны. Муслим ушёл, Мэлий не заметил, как и когда: просто ощутил, что собеседника не стало. Его место занял один из боевиков – ткнув в Мэлия ручкой ресторанной тележки, на которой обычно развозили еду, он приказал вытаскивать лежащих на ней как сможет. Тех самых, судьба которых решалась несколькими минутами раньше.

Он взял холодные ручки тележки и покатил её к выходу. Дверь распахнулась, дети, незаметные в темноте, слышные только по тихим шагам своим, обступили его, стараясь не отставать, не спешить. Быть всё время рядом с ним. Он оглядывался и снова смотрел за тележкой, по щербатому асфальту катить было неудобно, кто-то, мальчик лет тринадцати, взявшись за ноги одного из лежавших, шёл рядом, не давая раненому сползти. Позади кто-то упал, совершенно беззвучно, без всхлипа, Мэлий вздрогнул: дети так не падают, так падают тряпичные куклы. Его – или её – подняли, быстро, он не успел заприметить, кто же это был, мальчик или девочка. Только шорох шагов. И слабый вздох одного из раненых, нарушивший тишину неслышной поступи двух десятков спасённых детских душ.

А когда он прошёл метров двадцать, и до палаток оставалось совсем чуть-чуть, их окружили бойцы спецназа, прикрывая его и детей щитами, телами в бронежилетах, старательно прикрывали, помогая везти тележку, показывали знаками, что следует держаться деревьев, а не идти по стоянке, это опасно. Ещё несколько человек, вооружённых, подошли, когда они уже почти достигли палаток, выставив автоматы в сторону первого этажа, они прикрывали отход.

Он протолкнул тележку до самого проспекта, и только тогда у него попытались забрать его горькую ношу, зачем-то набросили на плечи одеяло, попытались вести в сторону торгового центра. Детей он уже не видел, мелькнули бледные тени – и исчезли в автобусе – и тот поспешно стал выруливать прочь, в сторону центра. Кто-то заговорил Мэлию прямо в уши решительным голосом о прекрасном исходе, о его личной заслуге, о спасённых жизнях, двадцать один ребёнок, можно сказать, счастливое число, кто-то оборвал его; затем все хором стали задавать вопросы: как он себя чувствует, какие условия выдвигал Муслим, что он хотел взамен, не боялся ли он говорить с главой банды…. Мэлий молча толкал тележку, уже защищённый от пуль стеной палаток, не слушая никого и никого не слыша.

Наконец, журналисты отстали, единственные, кто остался с ним, были двое спецназовцев и подошедший человек в белом халате, пытавшийся его растормошить; только тут он увидел огни кареты «скорой помощи».